Тарасов Сергей Александрович: воспоминания ликвидатора последствий аварии на Чернобыльской АЭС

Живой герой мёртвого города

Двадцать шестое апреля 1986 года... Ночью, в 1 час 23 минуты, смертоносный радиоактивный столб взметнулся над Чернобылем и рассеялся в атмосфере. Взрыв четвёртого реактора на АЭС стал причиной самой большой в мире техногенной катастрофы. По числу жертв и пострадавших эта авария была признана крупнейшей за всю историю ядерной энергетики. Потребовались невероятные усилия, чтобы локализовать очаг радиации и устранить ужасные последствия экологического бедствия. В этой страшной, но такой важной для всего человечества спасательной миссии наши ликвидаторы стали первопроходцами. Они, действуя практически вслепую, жертвуя здоровьем и даже жизнью, встали живой стеной на пути невидимой смерти. В числе тех, на чью долю выпало испытание пройти сквозь «врата ада», оказался и наш земляк Сергей Александрович Тарасов. Накануне памятной даты он поделился с нами воспоминаниями о той недоброй весне.

Ровно 30 лет назад история мирного атома и жизни тысяч людей разделились на две половины – «до» и «после». Одних катастрофа сорвала с насиженных мест, лишив всего. Других, напротив, призвала, сделав ликвидаторами её последствий. До аварии они были молодыми, строили планы на счастливое будущее. А после многое изменилось в их сознании, потому что люди знали, что может ждать их в будущем, и были готовы к этому. И всё же те, кому довелось побывать в зоне отчуждения, вели деятельность с упорством совсем не обречённых, а уверенных в своих силах профессионалов. Преодолевая естественный страх, шли и шли к дымящему реактору выполнять свой воинский, гражданский, человеческий долг: остановить реакцию, устранить этот "кошмар". Они «набирали» свои предельные и запредельные радиоактивные дозы, заболевали, многие – почти сразу. Продолжают болеть и сейчас. Скромные, бесхитростные, скупые на слова... рассказы этих людей потрясают, когда вдумываешься, где и в каких условиях шла работа, насколько тяжела она была и что скрывается за фразами о фоне полученного облучения. Участником тех страшных событий среди тысяч спасателей был и наш земляк Сергей Александрович Тарасов. Это сегодня усть-илимский ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС в полной мере осознаёт всю опасность, которую таит в себе радиация. А тогда, в 1986-м, многие знали о ней только из учебников военного дела да от более «продвинутой» части своего окружения. Наш герой – коренной сибиряк: на Усть-Илим он приехал с родителями в далёком 1971 году. Здесь же, в рабочем посёлке, окончил школу, после вступил в ряды Советской армии - служил на станции Мирная в 22-ом гвардейском инженерно-сапёрном батальоне. Отдав долг Родине, паренёк отправился покорять столицу, где его и застала весть о страшной трагедии на Чернобыле. Как известно, первыми в схватку с бедой вступили вертолётчики, пожарные и солдаты-срочники. Но затем настала очередь и «запасников», имеющих первую мобилизационную категорию. Так по всей стране один за другим пошли призывы, в страшную неизвестность поехал и Сергей. Наш собеседник вспоминает: «Я был призван в феврале 1987 года, когда часть работ на атомной станции была уже завершена. Тогда уже над взорвавшимся реактором из бетона доделывали «саркофаг». Только он у них постоянно лопался, как будто «дышал», и испарения выходили. Мы же в это время занимались зачисткой парогенераторов на третьем энергоблоке. Тогда два из четырёх ещё работали, и третий хотели отремонтировать и запустить, энергию ведь нужно было откуда-то брать. Вот мы и готовили оборудование к работе: шкурили сварочные швы, проверяли на наличие трещин. Нельзя сказать, что труд наш был «каторжным», не было и особых бытовых сложностей. Кормили хорошо – некоторые дома так не питались. Жили в полевом палаточном лагере, который дислоцировался в 50 километрах от АЭС. Первая смена вставала в 5 утра: развод, столовая, погрузка в машину – и поехали. Из условно «чистой» зоны попадали на пересыльный пункт. Там из «чистых» машин пересаживались в «грязные». На станции переодевались в одежду, пропитанную специальным раствором. По времени и по степени облучения работа длилась от 10 секунд до полутора часов. Если работали группой, не лезли всем скопом, а распределялись по одному: на каждого выходило по несколько минут работы – так было удобнее и безопаснее. Часа три – четыре  трудились – и всё, группа «сгорала». Набирала определённый уровень радиации, и работа прекращалась. Каждый должен был иметь накопитель, по форме напоминающий шариковую ручку, но их на всех не хватало, поэтому его вешали на кого-то одного. В конце дня вставляли прибор в сеть, и он показывал, какую дозу радиации «схватил» носитель, и она зачислялась на имя каждого из команды. Бывало и так, что показатели «зашкаливали». Из защиты выдавали только респиратор. Как только он начинал краснеть, значит, пора менять – сумка с запасными всегда была с собой. После окончания работ шли мыться, затем – на контроль детектора, он определял степень заражённости. Если аппарат начинал «пищать», разворачивались и снова в душ. И так пока всю радиацию с себя не смоешь и не перестанешь «фонить»». В 1987 году работающих над ликвидацией последствий Чернобыльской АЭС не задерживали на заражённой территории надолго. Накопив 25 бэр (биологический эквивалент рентгена), человек должен был уехать из опасной зоны. Только годы спустя ликвидаторы узнали, что 25 бэр – это предел допустимого облучения за год, а не за месяц, как им внушали. До сих пор Сергей Александрович помнит, как по территории зоны то и дело курсировала «Скорая помощь». Эти машины, а также остальную технику, которая работала на станции, проверяли на радиацию химики-дозиметристы и, бывало, увозили в могильники. Автомобили меняли часто. Железо не выдерживало, а как же люди? Те, кто был более слаб здоровьем, начали чувствовать последствия радиации практически сразу. У одних опухали части тела, становились похожими на пластмассу, других беспокоили головные боли, кровь шла носом. «Помню, один паренёк подобрал на станции портсигар, приглянулся уж больно он ему, положил в карман и так с ним работал целый день, а вечером получил сильнейший химический ожог. Я приехал в Чернобыль с двумя товарищами, молодыми, здоровыми ребятами, что называется, в самом расцвете сил. Так вот по возвращении в Москву один, спустя некоторое время, скончался, у другого отказали ноги. Я в то время совсем не задумывался об опасности. В 22 года кажется, что жизнь будет вечной и со здоровьем ничего не случится». На самом деле угроза для здоровья существовала, и очень серьёзная. Даже заграничные роботы, которые якобы выполняли самую опасную работу, оказались «символическими», для демонстрации по телевизору. Буквально через пять  минут они выходили из строя – электроника не выдерживала. И тогда на самые опасные участки АЭС (крыши зданий) посылали молодых ребят. При помощи обыкновенных лопат они очищали объекты от последствий аварии – радиоактивных обломков и графита. Чтобы как-то поднять настроение, ребята старались шутить. «Ну что, зелёные биороботы, за работу?» – частенько подтрунивали друг над другом спасатели. «Все зоны на станции делились на степени опасности от 1 до 8. Так вот крыши относились к наиболее высокой. Нам говорили: сбегайте разок туда, поработайте, и вас на следующий день отправят домой. Конечно, многие «велись», ведь всем хотелось поскорее вернуться к близким. Но вот только даже за те недолгие часы, которые они проводили на крыше, им приходилось расплачиваться собственным здоровьем. А затем на станцию прибыли инженерные машины разграждения, и я пересел за «штурвал» ИМРа. Начали снимать грунт вблизи 4-го реактора и сгребать его в кучи, которые затем увозили в могильники». Особенно тяжело нашему герою было видеть опустевшие населённые пункты в радиусе 30 км от эпицентра аварии. Двери домов были открыты, люди брали с собой только документы и деньги. Кто же захочет рисковать своим здоровьем из-за вещей? Однако находились и такие безумцы, которые ни в какую не хотели оставлять своё жилище. «Помню, зашли мы в маленький покосившийся домик, – рассказывает Сергей Тарасов, – и сразу поняли, что здесь живут люди, просто в данный момент они спрятались. Чистота и уют в комнатах свидетельствовали об этом. А в основном в домах было всё разорено: окна разбиты, в комнатах беспорядок. «Сверху» был приказ: разбирать строения, чтобы люди не возвращались в заражённую зону. И как-то было не по себе от этого. Конечно, не обходилось и без мародёрства. Но за это наказывали строго: грозил внушительный тюремный срок. Военный патруль и милиция строго следили за соблюдением порядка и всех необходимых требований в зоне Чернобыльской трагедии. Когда замолкала техника, тишина стояла такая, что сам воздух едва ли не звенел. Ни людских голосов, ни собачьего лая, ни петушиного пения. Брошенные дома, брошенные машины, неубранные сады и огороды. Глухо, мёртво, страшно... Малейшее дуновение ветра – и поднимается радиоактивная пыль, потому что плодородный слой весь снят и утилизирован в могильники. Никогда не забуду и «рыжий» лес, на который пришёлся выброс из радиоактивного облака в первые часы катастрофы. Автодорога к АЭС чётко разделила окружающий мир на две половины: с одной стороны, – живой зелёный сосняк, а с другой – точно такой же, но умерший, оранжевого цвета. Вообще-то, в зоне отчуждения было страшно только первые несколько дней, потом привыкаешь. Здесь запрещалось курить, пить воду из кранов, хотя горло очень сушило, а во рту постоянно ощущался привкус свинца и какой-то сладости. Это вкус радиации». Чтобы как-то отвлечься от гнетущей реальности, молодые спасатели в редкие от работы часы шли удить сомов и толстолобиков в охлаждающем водном канале, окружающем станцию. Как говорит наш собеседник, рыба в нём просто «кишела», правда, есть её ликвидаторы не решались, ловили для забавы и выпускали назад. В целом наш герой провёл на станции 70 дней, получив свою «порцию» облучения в 21,8 бэр. По возвращении в Москву прошёл обследование в изотопной лаборатории. Врачи посоветовали молодому мужчине в ближайшее время обзавестись семьёй и детьми, пока радиационное заражение не дало о себе знать – риск остаться бесплодным был очень велик. А потому Сергей Александрович поспешил вернуться в родной Усть-Илимск, где он и встретил свою супругу. Так молодая чета обосновалась в посёлке Седаново, где сегодня живут их близкие и два сына. Про себя Сергей Тарасов говорит, что благодарен предкам-сибирякам, заложившим в него генетически крепкое здоровье. После испытания «чернобыльским адом» работал водителем-механиком сначала в Тобольском леспромхозе, затем в Нижнереченском. Он и сегодня ведёт активный образ жизни: любит рыбалку, ухаживает за большим огородом. Правда, в последнее время начало подскакивать давление, беспокоит боль в суставах. Но он не сдаётся, а назло болезням радуется каждому прожитому дню в кругу родных и друзей. «Тогда мы осознавали всю необходимость помощи Чернобылю. Причём тогда не думали ни о льготах, ни о наградах, ни о славе. Я сделал полезное дело и горжусь этим. С другой стороны, кто бы не пошёл свою Родину защищать? Ехали мы туда не за деньгами – дух патриотизма был высок, да и воспитание было такое. Нужна ли была для этого большая отвага? Не знаю, наверное, главное всё же – это логика, здравый смысл и способность анализировать ситуацию и принимать решения. Если вы способны не согнуться под давлением страха, то сможете сделать всё, что угодно», – считает Сергей Александрович. В заключение скажем, что сегодня наш собеседник чувствует разочарование. Большинство из тех, кто трудился на ликвидации катастрофы, действительно настоящие герои. Но сейчас, по большому счёту, они не нужны никому. По мнению «чернобыльцев», государству надо лучше заботиться о тех, кто жертвовал своим здоровьем, а иногда и жизнью, ради благополучия страны.

Марина Кирьянова, фото автора

Кирьянова, М. Живой герой мертвого города / Марина Кирьянова // Вечерний Усть-Илим. – 2016. – 6 апр. (№ 13). – С. 4 : фот.